У моего прадеда Ивана Сидоровича Скрыгаловского был старший брат Афанасий Сидорович Скригаловский, которого расстреляли в 1943 г. неизвестные, одетые в немецкую форму, в результате провокации с их стороны под видом партизан. По чьему-то доносу либо по своему домыслу они обвинили его в том (вероятно, в рамках приказа по Туровскому округу «О борьбе против шпионов»), что он выдал немцам лесные продовольственные партизанские склады в 1942 г., о которых в районе Скрилихи (лесная гряда) знали тогда многие местные жители, да и сами немцы делали массовые плановые облавы по тем лесам и болотам. Тогда, в 1942 г., при очередной облаве партизанские дозоры обнаружили издалека приближающихся немцев и успели сняться, уйти через болотце, но склады с провизией потеряли.
В марте 1943 г. восстанавливали активное сопротивление в новом вооруженном составе (воины первой волны местного сопротивления все погибли еще до конца 1942 г., потом в партизанском сопротивлении была продолжительная пауза до начала переломного в войне наступления Красной армии на врага в 1943 г.). Осенью 1943 г. партизаны активно искали виноватых и предателей
Вооруженные люди пришли в дом Скригаловских с человеком, знавшим немецкий язык, под видом немцев, и увели Афанасия из дома – вечером назад он не вернулся. По другой версии местных жителей, он дошел с этими людьми до четвертого мостика (где налево от него в районе Поджара в том году были уже новые склады партизан с провиантом), но дальше Афанасий идти с ними отказался. Они же сказали: «Старые склады ты выдал немцам, а теперь уже не будешь показывать…» – и здесь же, на месте, у дороги расстреляли его.
По другим слухам, провокаторы обвинили его в том, что он согласился пойти якобы с немцами в лес в направлении складов партизан и указал им направление Поджара под дулом пистолета мнимых немцев. Его там же расстреляли в Поджаре (километра четыре по болоту от ж/д дороги). Родные потом привезли тело Афанасия ночью тайком из леса и похоронили в могиле его матери Зени Терентьевны.
Мой же прадед, Иван Сидорович Скригаловский (10.02.1900 – 12.11. 1985) участвовал в трех войнах: Первой мировой, в гражданской (находился два месяца в поселении военного лагеря на Кавказе, куда их привезли товарным поездом), но они в боевых действиях там не участвовали – уже был конец войны. В третий раз – участвовал в финской войне 1939 г.
С началом Великой Отечественной войны его не мобилизовали из д. Хвоенск, хотя на территории Полесья активно шла эвакуация народного имущества, и проводилась мобилизация населения в ряды Красной армии. Во время войны он с семьей прятался и жил в землянках в лесу. По рассказам его дочери Татьяны, однажды пришли полицаи и стали заставлять его пойти служить немцам вместе с ними, но он наотрез отказался, тогда они «ударили его по голове рукояткой пистолета, и он сидел на колодке у землянки, и по лицу у него текла кровь».
Когда полицаи уходили, то оставили одного своего, чтобы тот добил непокорного, но тот сознательно не стал Ивана убивать, а, предупредив его о своем намерении, еще раз ударил его по голове, а подельникам своим потом сказал, что убил его по их приказу. Прадед отлежался, поправился, но вскоре их курени накрыла очередная карательная облава. Немецкие солдаты «выволокли» его из куреня, поставили на колени (за всем этим наблюдала из-за кустов его младшая дочь Таня, которая успела ранее выскочить из жилища и, отбежав, спрятаться). Немецкий офицер вынул из кобуры свой вальтер и стал готовиться, чтобы его расстрелять. Иван Сидорович перед смертью стал искренне осенять себя крестным знамением и вслух молиться. Увидев этот ритуал, немец убрал от его лба свой пистолет и отметил, что этот человек не большевик – коммунисты не молятся…
Прадеда не убили, а угнали в плен (немцы их перевозили до д. Кольно по реке Припять на барже, а оттуда гнали пешком до Житкович, после железнодорожным составом доставили в Польшу) вместе с 80 односельчанами. 22.01.1944 года он оказался в немецком концлагере города Ченстохова: согласно лагерной переписи от 26.04.1944 г., шталаг № 367, под личным № 17223 (источник: РГВА, фонд 1367, опись 2, дело 28, с. 15).
Однажды их развозили эшелонами по другим лагерям в неизвестном направлении и неизвестной целью. На одной из остановочных железнодорожных станций Иван Сидорович бежал из своего вагона, затем ему удалось незаметно перебежать и залезть в двери открытого товарного вагона, на один из проходящих составов, который также стоял на остановке на соседнем пути. Он выбрал поезд, двигавшийся неизвестно куда.
Так он оказался в Норвегии вместе с эшелоном гражданских «вольнонаемных». Долбил отбойным молотком уголь в горных шахтах Скандинавии, необходимый для гитлеровской армии, под зорким контролем немецких лагерных надзирателей. Его стала опекать незнакомая женщина, которая уже в Норвегии выправила у некоего знакомого немца для него аусвайс.
Их освободили в 1945 г. вывели из подземелий полуживых, замученных, трясущихся от вибрационной болезни узников на свет белый, провели для них курс реабилитации на каких-то воздушных матрасах. Его знакомая спутница упрашивала его остаться с ней, но он выбрал Родину и свою семью…
Американцы спрашивали у бывших узников: не желает ли кто-то из них отправиться жить в Америку? Очень много жителей из д. Перерова таким образом уехали за океан и не возвращались на советскую Родину после Второй мировой войны. Иван Сидорович отказался, мотивируя свой ответ стремлением воссоединиться с оставленной на Полесье семьей. Его вместе с таким же «отказниками» передали советской стороне. Освобожденных переправили в Германию, и оттуда прадед Иван пришел домой уже пешком. Потом его еще вызывали на три недели, допрашивали в Ленинграде по поводу плена, но так как он на момент пленения был гражданским лицом – он избежал трибунала и его отпустили домой. Вместе с Иваном пленными в Ченстохове были и другие односельчане:
1. Скригаловский Семен Дмитриевич, 1909 г. р. (родной племянник Ивана). Его жену звали Елена Маркевич, родом она была из д. Черничи. Семен погиб в концлагере у г. Ченстохув на территории Польши. Его номер в шталаге № 367 – № 17224.
2. Чернушевич Егор Семенович (отец Михаила Егоровича), 08.04.1904 г. р. Его личный номер в шталаге – № 17219.
3. Швец Степан Борисович, 25.08.1897 г. р. (дед Гали Чиникайло, девичья фамилия его матери была – Скригаловская). № 17221
4. Скригаловский Демьян Михайлович, 17.02.1902 г. р., № 17222
5. Саскевич Денис Григорьевич, 1903 г. р., № 17225.
6. Чернушевич Ефим Яковлевич, 1896 г. р., № 17226.
По воспоминаниям, после войны Иван Сидорович работал в колхозе: клепал женщинам косы, которыми те для колхоза косили на болоте сено. К концу жизни у него очень тряслись руки, когда прикуривал или брал кружку, и отмечал, что это последствия норвежского шахтерского плена.
Детство у моего дедушки Егора Ивановича Скрыгаловского (1926–1997) было тяжелое – такое же, как и у других детей войны. Однажды во время немецкой оккупации фашисты гнались возле реки за людьми. Подросток из д. Хвоенск Егор поплыл на другой берег Припяти и вплавь пригнал оттуда лодку, чтобы его односельчане переплыли реку и спаслись от преследования врага.
Тогда, в марте 1943 г., немцы согнали в Шешняк – так назывался район пристани у реки – 80 местных жителей для погрузки на баржу до д. Кольно и дальнейшей отправки на работы в Германию. Тех, кто по дороге пытался бежать, – расстреливали. Среди всех угоняемых был, и мой дедушка Егор, но ему удалось вырваться и прибежать обратно домой.
В тот день другую (меньшую) часть пленников погнали на Туров, отделив их на пристани при погрузке на речную транспортную баржу. Из этой отделенной группы молодежи и детей одним удавалось бежать, а других выпрашивали родственницы и бабушки у солдат, обменивая своих детей на сало, горелку, яйца и другие продукты питания. Некоторых пленников немцы отдавали обратно людям за еду.
Старший сын моего прадеда Иван Андреевич Скригаловский (29.10.1927 – 26.12.1993) не был угнан во время войны в Германию. Для этого родные при получении документов у немецких властей уменьшили его возраст на 1–2 года, чтобы он не соответствовал возрастным требованиям.
При наступлении Красной армии в 1943 г., немцы для угона в Германию начали хватать людей без разбора. При очередной облаве пятнадцатилетний Иван попытался убежать от них – конвоиры выстрелили вдогонку и ранили его в ногу. Всю оставшуюся жизнь Иван хромал на одну ногу – по этой же причине его не призвали в армию на срочную службу.
Мой дед Егор Иванович Скригаловский видел, как немцы застрелили убегавшую от них женщину в такой же кофте, как у его матери. Он в ужасе прибежал в дом и начал кричать сестре, что убили их мать. Вместе они пошли убедиться и, перевернув женщину, увидели, что это была односельчанка, жена Филиппа Комара. В это же время его мать прятала от облавы в лесу корову. На месте гибели этой женщины – у реки, километра полтора к востоку вдоль правого берега, до сих пор стоит старый железный крест. Во время той облавы часть пленников отправили в г. Житковичи через д. Кольно, а часть – на Туров, откуда некоторым удалось бежать.
Сразу же после освобождения Беларуси деда Егора призвали в армию, он служил пять лет в саперном батальоне с 1945 по 1951 г.: после войны они разминировали поля под Гродно и в Гродненской области. Он рассказывал такой эпизод. Однажды их уже позвали на обед, и дед Егор бросил работу по снятию мин, а его сослуживец и друг-односельчанин сказал, что снимет сейчас последнюю и тут же придет обедать тоже. Только Егор немного успел отойти, как услышал за спиной взрыв: друг, видимо, допустил роковую ошибку из-за спешки. После армии не захотел оставаться в городе Гродно и вернулся домой, в деревню. Всю жизнь он негодовал, когда не был причислен к ветеранам Великой Отечественной войны: присягу он принял в 1944 г., но уже после войны обезвреживал мины до 1951 г.
Мильта Багинская (Людмила Скригаловская по мужу) – погибла во время войны от немецких пуль. Тогда они жили в лесу в куренях и ночью как-то с односельчанами вышли к деревне взять картошки и пшеницы, но под д. Озераны попали под обстрел часовых немцев, там как раз проходила укрепленная позиционная оборона немцев.
Из истории Полесья в военный период (по рассказам местных жителей)
Из рассказа потерпевшей жительницы д. Буда: «Мы, трое женщин, пришли из леса в Буду, чтобы взять для своих детей снопов из огорода. На выходе из деревни нас остановили немцы и полицаи, сильно избили, положили на нас сверху нашу же солому из снопов и подожгли. Когда солома сгорела, я еще была жива – меня пнули ногой, потом сверху прижали мою щеку к земле дулом винтовки и прострелили навылет мне рот. Ночью я пришла обратно в лес…»
На том месте, где стоит хата моего деда Егора, говорят, что до войны был клуб. После раскулачивания многие семьи в деревне жили скученно.
После начала войны, еще до сожжения села, здание клуба заняли немцы под свой штаб, но при боях и отступлении они заминировали здание, положив в целях маскировки на мины-ловушки шоколад, конфеты и разную еду. Двое местных жителей пошли туда и стали брать еду. Но чудом остались живы после взрыва сработавшей мины. Тогда вызвали саперов, которые попросили собравшихся сельчан-зевак ничего не трогать в здании при разминировании. Вместе с солдатами в клуб зашли и трое жителей д. Хвоенск: Александр Чернушевич, папа Николая, мужа Тамары Аксеньчиной, брат мамы Ольги Журавской; муж его сестры Марыли Михаил Константинович Немшевич (его отец был специалистом по постройке мельниц), дядя Арсентия Кота; и еще кто-то (видимо, Егор Скригаловский «Бусько» (из-за бедности, дети этого семейства всегда ходили босыми и имели красные ноги, оттого и получили такое прозвание), родственник Ничипора, мужа Тани, сестры моего деда Егора.
Кто-то из гражданских все же решил незаметно проверить ящик стола, несмотря на просьбу саперов, и стал его открывать в надежде обнаружить трофеи или еду. Тут же раздался взрыв… Погибли 2 солдата-сапера и двое из троих выше названных гражданских лиц. Одного выбросило взрывной волной, и он остался жив. Их всех похоронили на Хвоенском кладбище в братской могиле: там и сейчас стоит деревянный обелиск с жестяной звездой.
Во время войны с Большой земли в д. Хвоенск ночью с самолета были заброшены 5 десантников. Местные женщины носили им покушать, кто что мог, но нашлись предатели, которые донесли в Туров об этом в полицию, где могли служить их знакомые или родственники. Полицаи устроили облаву на разведчиков ночью и в перестрелке убили двоих. Сельчане их похоронили у самого озера на берегу – там, где заканчивается главная улица деревни; а после войны их торжественно перезахоронили уже в братскую могилу, о которой упоминалось выше. Где-то в 1960-е гг. приезжали их родные из России, но фамилий их так никто и не записал тогда. Осталась только фотография с ними главного разведчика местного партизанского отряда Углова.
Из истории д. Бечи (по рассказу Марии Адамовны Власевич (в девичестве Дранец)
Мария Адамовна Дранец, родилась в 1931 г., за 2 недели до или после православного праздника Петра. Ее папа Адам Трофимович Дранец был родом из д. Букча. Родился в 1909 или 1910 г., и погиб в Великую Отечественную войну, похоронен в Чехословакии.
Во время Отечественной войны у Матроны (мамы Марии Адамовны) было трое детей. Она недавно родила сына Володю и пряталась от немцев в лесу с двумя старшими дочерьми. Мария помнит, как она панически издавала непроизвольный писк, когда немецкие мотоциклисты нарезали круги по лесу, недалеко от их куреня. Ее мама сразу отнесла новорожденного подальше к болоту и закопала в мох, а потом вернулась и забрала обеих дочерей и также зарыла их во мху у болотца.
В других шалашах иначе укрывали паникующих, чтобы не были обнаружены остальные люди, прятавшиеся в лесу от немецких облав. Для этого копалась глубокая и узкая яма (на уровне груди взрослого человека) и при опасности туда вниз головой опускали кричащего и паникующего человека и держали его сверху за ноги; крик заглушала глубокая яма, не приходилось никому закрывать и держать рот, а также ловить бегущего и кричащего паникера по лесу. Автором этого радикального и эффективного метода была одна смелая женщина с решительным характером, которая после войны стала медицинской сестрой.
После отступления немцев в д. Бечи осталось много мин. В одном саду на траве лежала плащ-палатка, а в огороде, на пороге склепка-полуземлянки, была заложена мина. Какой-то дедушка захотел поскорее освободить сад и решил проверить его сам. Накануне Матроне Михайловне Дранец приснился плохой сон, и она приказала своей старшей дочери не идти с остальными на это рискованное мероприятие в сад. Но старшая сестра Марии Адамовны стояла на улице, на дороге и наблюдала с любопытством за происходящим: как охотники до яблок ватагой зашли во двор, как дедушка зашел в сад. Снял он с яблони грабли и тихонько стал ими тащить к себе лежащий на земле плащ. Раздался мощный взрыв от минного заряда, который был спрятан немцами под брезентом, а малая мина, лежащая у порога погреба была только для отвлечения внимания (мол, бояться нечего, другой мины быть рядом не может). Дед погиб на месте вместе с несколькими зеваками. А сестру ранило в локоть и пробило в грудной клетке четыре круглые раны металлическими шариками, которыми была начинена сработавшая мина. Прибежала мама на шум и, подхватив на руки дочь, каким-то чудом смогла остановить попутку и втиснуться в кузов. Их привезли в Житковичи, где старший ребенок умер от ран.
Из истории д. Буда Бечанская (по рассказу Стася Рая)
После Великой Отечественной войны в деревне было много мин, люди их искали сами, каким-то образом срезая пласты земли в садах и огородах, но одна женщина взорвалась. А другой дедушка из-за дерева бил по мине, чтобы ее взорвать, но не успел спрятаться и тоже погиб. Мальчик на перемене выбежал из школы и на месте нынешней пасеки наскочил на мину, но ему только несильно посекло бедра и живот осколками – он выжил. Другие два мальчика шли в Туров в военкомат и у обочины дороги увидели мину: один загорелся желанием разглядеть ее в руках, но другой его остановил. На обратном пути новобранец остался у мины, а его более благоразумный друг пошел дальше своей дорогой, в итоге любопытствующий остался без руки и глаза. Одного дедушку родные отправили косить в сад, и он там взорвался. Во время войны из д. Хвоенск пришел какой-то солдат, пробиваясь к своим, но на Буде набрел на мину и получил тяжелое ранение в живот, его похоронили в саду две местные жительницы, сестры. Два подростка строили себе хату после войны и поехали за бревном в лес, где оба погибли от мины. И таких случаев не перечесть…
Военные хроники неспокойных лет из истории нашей семьи по отцовской линии (Понемонье, Дятловщина и Новогрудок)
Отца моего зовут Вячеслав Вячеславович Яковчик (05.09.1957 г. р.), а его деда звали Юльян Иванович Яковчик (09.02.1896 – ноябрь 1978), отца же моего отца (моего дедушку и сына прадеда Юльяна) звали Вячеслав Юльянович Яковчик (26.06.1926 – 18.11.1977). Отца Юлиана звали Иван Мартинович Яковчик, а мать – Каролина Войтеховна Жих.
Маму Вячеслава Юльяновича Яковчика звали Бронислава Францевна Леошкевич (13.08.1896 – весна 1992), а ее отца звали Франц Петрович Леошкевич. Леошкевич – ее девичья фамилия. Она была родом из д. Пузовичи Дятловского района Гродненской области (в то время эта деревня относилась к Роготновскому сельскому совету Козловичского района) – здесь родилась и жила вместе с мужем.
Во время войны один сосед-односельчанин из-за земли (чтобы прибрать к рукам их соседний отруб земли и прирастить к такому же хорошему своему) донес немцам на семью Яковчик о том, что они помогают партизанам. Когда Бронислава Францевна, как обычно, в одно из воскресений пришла в д. Роготно в костел на службу, то люди с удивлением сказали ей: «Ой, Броня, ты здесь? Там же немцы поехали твою семью расстреливать…» Она быстро побежала назад огородами в д. Пузовичи, а в это время немецкие солдаты высадились из грузовой машины и оцепили усадебный участок и дом, вывели и поставили под пулемет у стенки гумна всю семью, и офицер спросил у Юлиана: «Нам донесли, что вы помогаете партизанам. Это правда? – Нет! – Вы служили в Красной армии? – Да, служил. – Сейчас проверим: связана ли ваша семья с партизанами – открывайте сарай!». В сарае оказался конь, свинья, два подсвинака-поросенка и еще какая-то живность. Офицер сказал, что верит хозяину, ибо в противном случае в сарае бы ничего не было – все забрали бы партизаны. Солдатам было приказано застрелить и забрать одного поросенка в знак компенсации за потревоженный их воскресный отдых, что они с радостью и выполнили. (По другой версии немец купил этих поросят («под смотрящим стволом пулемета») за некоторое количество оккупационных рейхсмарок.
В тот день было расстреляны две семьи, которые были в списке у немцев вместе с нашими родными. Те люди были бедны и многодетны, у них не нашлось аргументов-опровержений на обвинения в связи с партизанами. Очевидец рассказывал, как мужчину, главу одного из тех семейств, застрелили во дворе у хлева, а его кровь вытекала через двор на улицу и текла по дороге, было очень много крови – целый ручей.
Уже после войны, когда пришла советская власть, Юлиана и Броню вызвали в сельсовет и представители НКВД спросили: знают ли они, кто донес тогда на них немцам? Просили хотя бы предположить либо намекнуть, кто бы это мог быть. Они, конечно, знали, кто это сделал, как знали и другие соседи, которые и донесли, наверняка, властям о бывшем прецеденте – требовалось только официальное подтверждение потерпевших для того, чтобы дать дальнейший ход этому делу. Но мои предки только переглянулись и ответили, что не знают, кто бы это мог быть. После всего пережитого им не нужны были эти дознания и разборки. Только на следующий день все видели, как виновник случившейся истории собрал чемоданчик и пешком ушел по дороге куда-то из деревни. Больше его никто и никогда в этой местности не видел.
Еще один мой прадед Николай Митрофанович Камар (1911–1959) из деревни Лозки Новогрудского района, воевал в Красной армии. В боях немцы разбили батальон, в котором служил Николай Митрофанович: после артобстрела он лежал в окопе с рваной раной в боковой части живота после попадания снарядного осколка. Его полностью засыпало землей: на поверхности торчала только ладонь, сжимавшая автомат. Подошли немецкие пехотинцы и случайно пнули сапогом его руку, пальцы разжались от боли – значит, кто-то живой… Его откопали и отправили в немецкий госпиталь, где его прооперировали врачи, а после поправки перевели в трудовой концлагерь.
Там мой прадед Коля возил на тачке, как и все, какую-то землю из карьера. Вокруг территории ограждений никаких не было – только охрана с собаками. Однажды он и еще двое военнопленных бросились бежать из разных концов лагеря врассыпную, вероятно, видя один одного, в разные стороны, так как это могло дать шанс хоть кому-то убежать и спастись. Но услышав и определив, что быстро их движение учуяли и стали преследовать собаки, он сразу принял решение возвращаться в лагерь. Успел снять штаны и присесть, делая вид, что отошел в сторону «по нужде», перед тем как на него выскочили из-за ельника охранники с собаками. Они поверили в это, а вот двоих других беглецов настигли собаки, их привели в лагерь и расстреляли перед всеми.
Второй раз Николай успешно бежал из этого лагеря с десятком своих товарищей и вернулся каким-то образом обратно в строй.
Жена и дети Николая Артемовича по ошибке получили во время войны похоронку. Они уже было смирились с его потерей, но когда после войны он пришел домой и постучал в окно своего дома, назвавшись отцом, то старший сын ему ответил: «Дядя, не шути так жестоко над нами, наш папа погиб на войне, на фронте, и мы получили об этом похоронку. Нашей мамы нет дома, и она нам строго наказала никому не открывать дверь». Но Николай продолжал настаивать на том, чтобы дети присмотрелись внимательнее, и они наконец впустили его в дом.
Когда в хату зашла вернувшаяся с улицы мать, то увидела на столе открытую большую банку мясных армейских консервов и другие продукты, а за столом вместе с детьми сидел ее муж… Она обмякла и упала в обморок прямо у порога. И так началась новая, послевоенная, страница жизни в истории этой семьи.
Тураў – Хваенск
03.11.2021 г.
Александр Вячеславович Яковчик